Ты меня изранил новой клеветою.
Что ж! К могиле виден мне яснее путь…
Памятник из злобы, вылитый тобою,
Скоро мне придавит трепетную грудь.
Ты вздохнешь… Надолго ль?! Сладкой местью очи
Снова загорятся к новому врагу;
Будешь ты томиться напролет все ночи,
«Жить не отомстивши, ― скажешь, ― не могу!»
И теперь я знаю: из сырой могилы
Пожалею снова не свой грустный век,
Не свои коварством сломленные силы,
А о том: зачем ты, враг мой ― человек!
Фридрих Ницше
Да! Было и другое…
Сергей Сергеевич как человек высокообразованный, с незаурядным интеллектом и способностями анализировать до самых глубоких корней все происходящее не мог не понимать, в какой стране и в рамках каких ограничений он живет и работает. Годы шли, но хотелось успеть еще сделать так много, а для этого нужна была свобода. Свобода личная, свобода творческая, которую ему давали все меньше и меньше. Это была беда всей творческой интеллигенции. Все это его раздражало постоянно, беспокоило, а порой и просто выбивало из колеи.
Подтверждением тому может являться разговор, состоявшийся между профессором Ипполитом Васильевичем Давыдовским и Сергеем Сергеевичем в 1948 г. в день выборов в Верховный Совет СССР, когда они вместе выехали на несколько часов на охоту под Москву, в котором на фразу Сергея Сергеевича, что он, зная о запланированной охоте и жалея время агитаторов и членов избирательных комиссий, проголосовал еще в шесть часов утра, Давыдовский заметил: «А я еще их поманежу. Все равно ― это одна лишь бутафория, так как сам народ в выдвижении кандидатов для голосования на выборах фактически не участвует, а все списки кандидатов в депутаты подготовлены заранее, которые всем остается только принять как должное». Еще более критично высказался Сергей Сергеевич о необходимости обязательного предоставления тезисов научных докладов на просмотр в ЦК ВКП(б). «У нас наука высшими партийными органами давно поставлена “раком” в рамки, сковывающие любую новую научную инициативу. То же самое творится и в Академии медицинских наук», ― заметил Сергей Сергеевич.
* * *
Первые тревожные мысли закрались еще в 1933 г., когда вдруг неожиданно был взят под стражу органами ОГПУ старый приятель Юдина еще по работе его в «Захарьине» Печкин Николай Николаевич, работавший до этого времени в Басманной больнице в Москве. Тогда вместе с Печкиным были арестованы доктор Владимир Николаевич Ходков, хирург больницы на станции «Балашиха» Николай Константинович Холин, терапевт Института имени Склифосовского Валентин Карлович Кейзер и ряд других врачей Москвы и Московской области, ― всего 20 человек. Большинство из них Сергей Сергеевич знал лично.
В списке членов контрреволюционной медицинской организации врачей Подмосковья насчитывалось 20 человек [п. 4.27, 32].
1. Александрова Анна Васильевна 51 года, врач Кубинской больницы Звенигородского района.
2. Боголюбов Константин Александрович 64 лет, из семьи служителя религиозного культа, главный врач Истринской больницы.
3. Величкин Сергей Петрович 50 лет, главный врач Никольской больницы Красногорского района.
4. Владыкина Екатерина Николаевна 56 лет, врач Никольской больницы Красногорского района.
5. Дмитриева Евгения Дмитриевна 45 лет, хирург Боткинской больницы.
6. Зотов Семен Иванович 49 лет, терапевт Кремлевской больницы.
7. Кайзер Валентин Карлович 57 лет, потомственный дворянин, терапевт и микробиолог, участник Первой мировой и Гражданской войн, преподаватель Второго МГУ до 1930 г., затем сотрудник Института имени Н.В. Склифосовского.
8. Краевский Александр Николаевич 54 лет, потомственный дворянин, терапевт, сотрудник МОКИ.
9. Крафт Андрей Федорович 51 года, врач Петровской больницы Наро-Фоминского района (в поселке Алабино).
10. Мамаев Борис Михайлович 51 года, хирург Загорской больницы.
11. Мелентьев Михаил Михайлович 51 года, терапевт, участник Первой мировой войны, врач Петровской больницы Наро-Фоминского района.
12. Михайлов Андрей Федорович 58 лет, терапевт, сотрудник физиотерапевтического института в Ховрине.
13. Новохатный Иван Васильевич 63 лет, санитарный врач в Дмитрове.
14. Печкин Николай Николаевич 57 лет, сын купца второй гильдии из Рыбинска, хирург, заведующий лечебницей в Солнечногорске до 1930 г., затем сотрудник физиотерапевтического института в Ховрине.
15. Рябинкин Владимир Николаевич 56 лет, потомок московского купца второй гильдии, терапевт, главный врач МОКИ до 1930 г., затем штатный ординатор санчасти Наркомата иностранных дел.
16. Славский Константин Георгиевич 63 лет, хирург Петровской больницы Наро-Фоминского района.
17. Твердин Михаил Степанович 53 лет, сын служителя религиозного культа и брат поручика Твердина, осужденного в 1931 г. на 10 лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей) за контрреволюционную деятельность, врач Никольской больницы Красногорского района.
18. Тюрина Мария Ивановна 50 лет, фельдшерица Никольской больницы Красногорского района.
19. Ходков Владимир Николаевич 48 лет, хирург, до 1930 г. сотрудник МОКИ, потом заведующий операционным корпусом ЦИТО.
20. Холин Николай Константинович 59 лет, популярный московский хирург, участник Русско-японской войны, заведующий хирургическим отделением МОКИ до 1931 г., затем старший врач 4-й Градской больницы.
Однако в тот раз все началось с ареста известного звенигородского врача Дмитрия Васильевича Никитина, возглавлявшего всю уездную медицину, личного врача Льва Толстого и Максима Горького [п. 4.35].
* * *
Лев Николаевич Толстой познакомился с Никитиным в 1900 г. в клинике профессора А.А. Остроумова, в которой молодой врач в то время был ординатором [п. 4.36]. Никитин оставался в Ясной Поляне в качестве домашнего врача с 1902 по сентябрь 1904 г. Дмитрий Васильевич был приглашен к больному Толстому не только как опытный и знающий врач, но и как скромный и умный человек приятного обращения, любящий Толстого. Никитин оправдал возложенные на него надежды. Толстые его полюбили и верили ему как врачу. Он вместе с ними покинул Гаспру и приехал в Ясную Поляну, где остался на два года домашним врачом. Лев Николаевич, скупой на похвалу, особенно врачам, писал о Никитине: «Он очень внимательный человек и знает все, что знает теперь медицина».